 Парламент Чеченской Республики выступит с заявлением по поводу решения Министерства культуры РФ наложить вето на показ фильма «Приказано забыть». Об этом в интервью корреспонденту КАВПОЛИТа сообщил автор и продюсер кинокартины Руслан Коканаев. В основе ее сюжета, напомним, – трагедия в чеченском селе Хайбах, где, по свидетельствам очевидцев, во время проведения операции «Чечевица» в феврале 1944 года сотрудники НКВД сожгли живьем в колхозной конюшне около 700 человек. Чиновники Минкультуры назвали массовое убийство в Хайбахе «исторической фальшивкой» и посчитали, что картина будет способствовать «разжиганию межнациональной розни»...
В интервью «Коммерсанту» вы сказали, что будете оспаривать решение Минкультуры в суде. Какие-то шаги в этом направлении уже предприняли?
Пока нет. Но мы проводим сейчас юридическую экспертизу заявлений из документа Минкультуры. На основе ее результатов будем принимать решение.
То, что фильм не рекомендован к просмотру, — это запрет де-факто или де-юре? Есть ли у ведомства право запрещать картину?
Тут дело вот в чем. Мы обратились к ним за прокатным удостоверением. Это обычная процедура. На финальном этапе нам надо было сдать удостоверение национального фильма и вместо него получить прокатное. Однако в решающий момент нам выдали отписку.
Ситуация для меня непонятная, потому что все это время мы работали открыто, можно сказать, официально. Где-то в феврале у нас истек срок удостоверения национального фильма, и мы без всяких проблем продлили его до мая. Потом, когда пошли за прокатным, нас попросили подождать, назвали срок. Затем перенесли еще раз — уже на конец мая. А 20 мая моему исполнительному продюсеру сказали, что нам не могут выдать прокатное удостоверение, поскольку в архивах нет данных об этой трагедии, и, следовательно, фильм будет разжигать межнациональную рознь.
Позже сотрудники Минкультуры пояснили журналистам «Коммерсанта», что речь идет не о запрете фильма, а о дополнительной экспертизе. Но сколько можно проводить эти экспертизы? В 1950-х годах по поручению Хрущева на место событий приезжала комиссия ЦК. Результаты ее работы запротоколированы. Эта тема поднималась и в 1990-х. В нашей республике о Хайбахе говорится ежегодно в День памяти... Я считаю, это просто затягивание вопроса.
Обсуждали ли вы сложившуюся ситуацию с руководством республики?
Вчера мне позвонили из пресс-службы парламента Чеченской Республики, они готовят заявление по этому поводу. Конечно, там озабочены нашей проблемой. Я же, когда начинал работать, пришел в парламент, ознакомил с проектом. В обсуждении сценария участвовали чеченские историки, писатели, был на презентации и председатель парламента Дукуваха Абдурахманов. Идею фильма все одобрили, даже обещали помочь софинансированием.
Правда, в итоге картину снимали на деньги предпринимателей, нашли спонсоров. Но местные власти помогали нам с транспортом, жильем...
Съемки проходили в Шатойском, Курчалоевском и Итум-Калинском районах. Монтировали фильм в Москве. На Мосфильме записывали музыку — у нас играет симфонический оркестр. В общем, проделали большую работу, и в последний момент такое вот заявление...
Если в ближайшее время не удастся решить вопрос положительно, собираетесь ли вы обращаться за помощью к Рамзану Кадырову?
Не думаю, что главе Чечни придется вмешиваться в это дело. Все-таки парламент уже подключился к этому вопросу. Но если нам продолжат чинить препятствия, наверное, обратимся и к Рамзану Ахматовичу тоже.
Судя по всему, поначалу чиновники ничего не имели против картины. На каком этапе они стали вмешиваться в вашу работу?
На фото Руслан Коканаев. Фото: news.mail.ru
Во время съемок (2011 — 2013 гг. – прим. ред.) никакого вмешательства не было. А уже когда мы приступили к монтажу, записи звука на Мосфильме, с нас стали настойчиво требовать отснятые материалы. Обращались из прокуратуры, других компетентных органов. Звонили из Союза кинематографистов. Я им ответил, что мы не можем им предоставить ленту — там же километры видеоматериала! Кроме того, возмутился цензурой. Это ведь все равно что стоять за плечом писателя и смотреть, о чем он там пишет. Сперва мы должны создать картину, а потом уже оценивайте готовое произведение.
Финальный вариант фильма я показывал в Минкультуры РФ. На просмотре в Доме кино присутствовал Сергей Лазарук, заместитель Никиты Михалкова. Он поздравил меня с успешной работой. Все присутствующие были очень довольны.
В прокуратуре никаких экстремистских моментов не нашли. Я знаю положение, которое приняли в Госдуме. Ничего, что могло попасть под запрет, в нашей картине нет.
Мы показываем, что история Хайбаха — это сплетение человеческих трагедий. Одни были вынуждены отдавать приказы, другие — исполнять. Кто-то сопротивлялся, кто-то отказывался убивать. Вообще через весь фильм красной линией у нас проходит идея о том, что человек — самое дорогое существо на свете.
Заявив о том, что Хайбах — это историческая фальшивка, чиновники поставили под сомнение все, что мы делали. К тому же, получается, они опровергли исследования историков, материалы, которые хранятся в архивах...
Но они же как раз мотивировали решение тем, что нет подтверждающих документов. Можно ли обнародовать архивные материалы или доступ к ним ограничен?
Давайте начнем с того, что есть село Хайбах. В этом селе есть захоронения и есть конюшня, в которой сожгли людей. Были свидетели, которые все это видели. Живы их родственники. Ведь тот, у кого там живьем сгорел отец, никогда не скажет, что этого не происходило. Эту страницу нельзя просто взять и вычеркнуть.
В 1990-х годах Сергей Шахрай, будучи руководителем комиссии, прямо заявил: «Мы должны признать произошедшее». Есть вырезка из газеты, она хранится в архиве в Грозном. Я знал, что все это начнется и, естественно, готовился. И я бы не стал собирать столько народу, что-то делать, если бы не существовало фактических материалов, подтверждающих историю. В архивах все это имеется.
Но дело в том, что материалы были переданы в Военную прокуратуру — если не ошибаюсь, в Ростов-на-Дону. И там они канули в Лету. Когда мы их запросили, руководитель нашего республиканского архива сказал, что в Ростове обещали выдать нам эти документы. А на второй запрос ответили, что таких материалов у них нет. Не могу сказать, засекречены они или нет, но совершенно очевидно, что с информацию о Хайбахе они дают с большой неохотой.
Насколько я знаю, подобные истории были не только в Хайбахе, но и в других чеченских и ингушских селах.
Да, были еще такого рода трагедии. И в фильме мы об этом тоже напоминаем. В титрах перечисляем в этом контексте озеро Кезеной-Ам, высокогорное селение Мелхесты и другие селения.
Мы не стремимся какой-то шум поднять. Нам важно донести до людей, что такого не должно быть в принципе. И те, кто совершал эти преступления, не могут считаться героями, иметь боевые награды за «успешно проведенную операцию». Никто ведь их этих наград так и не лишил.
В Хайбахе давно пора уже поставить какой-то памятник. Надо просто признать: да, случилось; это очень тяжело, но это наша история, и мы сделаем все, чтобы не допустить повторения этой трагедии в нашей стране.
Об этом мы хотели сказать. А нам в ответ говорят, что этого не было, потому не могло быть никогда.
Для ваших коллег, не знакомых с историей Чечни, Хайбах стал откровением?
Да, конечно. Сперва даже режиссер не верил, что такое было. Потом познакомились с материалами, встретились с работниками наших архивов. Стали читать, узнавать подробности...
У нас в фильме в эпизодах снимался Саламат Гаев, житель Гехи-Чу, у которого практически все родные погибли в той конюшне. Сейчас он уже человек в возрасте, престарелый. Кроме того, нам удалось снять последнего свидетеля — Мумади Эльгакаева. Он выжил в день трагедии, благодаря родственнику, который вытащил его из горящего здания. В нашем фильме Эльгакаев показан в финальном кадре. Мы успели его снять перед самой смертью — приезжали к нему, когда он уже был тяжело болен. Он не мог рассказывать, плакал все время, пока мы его снимали.
Сегодня не проблема найти информацию в интернете, история Хайбаха описана в художественной литературе. Так что по мере знакомства с материалом актеры прониклись темой.
Коллектив у нас интернациональный. Около 30 человек было из Москвы. Причем практически все – с хорошей фильмографией, по 25-30 лет проработали в кинематографе.
Команда вас поддерживает?
Конечно. Присылают мне в Facebook сообщения, звонят. Даже Карен Шахназаров заявление сделал, сказал, что так поступать нельзя. За что я ему очень благодарен.
Нет никакого смысла скрывать прошлое. Люди знают об этой трагедии. В то время была другая власть, другой строй. Это было другое время. Наша задача – не допустить, чтобы страшный опыт прошлого проник в наши дни. Когда кто-то выходит и говорит: «Да, у вас есть Конституция, законы, парламент и прочее, но хозяин тут я…». Ведь с этого все и начинается.
Фильм призван помочь осмыслить, прочувствовать весь ужас произвола. Мы не хотим перессорить людей. Я не буду пересказывать весь сюжет, но там не такого, что русские убивают чеченцев. Когда я собирал информацию, все мои собеседники рассказывали истории, как русские солдаты помогали чеченцам, подсказывали, защищали в какие-то моменты. И мы это показываем. Все ведь не так однозначно, как некоторым представляется. Поэтому надо просто ответить на все вопросы и закрыть эту тему.
Бадма Бюрчиев
| 
